— А если, — я выдохнула и поняла, что все это время боялась даже моргнуть, не то чтобы нормально дышать, — я представлю вам доказательства его невиновности?

— Да? — Казалось, дознаватель развеселился. — И что же это? Вы отыщете и приведете сюда другого оборотня?

Мысль на миг показалась забавной. Пан Матиуш Пустополь — отличный вариант… если бы не его происхождение.

— Я смогу доказать, что Витолд Пустополь не опасен.

— Чем? Умозрительными рассуждениями? Вы что, изучали риторику в университете? С каких это пор туда принимают женщин?

— Вы правы, я лишь умею немного читать и писать. Но посудите сами — Витолду двадцать семь лет. Все эти годы он не был опасен для окружающих. Вы разговаривали с челядью и шляхтой. Вы знаете — его все любили и уважали. Его никто не боялся, несмотря на то что историю про оборотней там знают даже дети. Как думаете почему? Дело в том, что до недавнего времени существовал артефакт, который сдерживал оборотня. Он много лет хранился в семье, передаваясь из поколения в поколение. Если посмотрите хроники, вы заметите, что за триста лет было не так уж много случаев нападения оборотней на людей, кончавшихся смертельным исходом. Один-два человека в каждом поколении. Три-четыре убийства за столетие! Дюжина за все время! Ежемесячно от рук грабителей и наемных убийц в стране погибает гораздо больше народа! И вдруг — как снежный ком. Мирчо Хаш, его жена, несколько человек из числа горожан — за какие-то два года. Причем большинство — за последний месяц!

За моей спиной тихо хмыкнул Коршун, который в отличие от дознавателя знал, что горожан убил вовсе не князь-оборотень. Все горожане и не упомянутый мною Тювик пали жертвой игравшего его роль Сусленя. Но ведь кому-то нужно было, чтобы народ испугался! Кому-то важно было представить как можно больше доказательств того, что Витолд должен умереть!

— Да, я обратил на это внимание. В монастырской гостинице, где я остановился, мне по первому требованию предоставили летописи за интересующий меня период. Но пока не понимаю, какая тут связь?

— А такая, что все это началось практически одновременно с исчезновением артефакта. И я очень сомневаюсь в том, что его украл сам князь, дабы развязать себе руки и без помех начать убивать.

— То есть вы считаете, что его украли? Зачем? Чтобы расправиться с Витолдом Пустополем?

— Да, и я найду вам того, кто украл артефакт и желает подставить его!

Вернее, попробую достать весомые доказательства виновности этого человека.

— Чем докажете? Учтите, что словам я не верю. Женщина легко может соврать, если ей это нужно!

— Вы оскорбляете Мать? — глухо прозвучал за спиной голос Коршуна.

— Сама Богиня безупречна, — тут же парировал дознаватель, — и наши людские речи не могут Ее оскорбить, ибо истинного бога не задевают такие мелочи. Это люди, существа мелочные, оскорбляются, слишком близко к сердцу принимая то, на что не стоит обращать внимания. Но вот дщери Ее — иное дело.

Отвечая рыцарю-истребителю, он смотрел прямо мне в глаза, и я медленно потянула из ножен меч.

— Да, я женщина. И я могу солгать. Но вот он — не солжет! Им клянусь!

И со всей силой грохнула мечом о стол, еле-еле сдержавшись, чтобы не попытаться разрубить валявшиеся на нем исписанные листы с протоколами допроса.

Дознаватель и оба секретаря так и подскочили. Один из секретарей сорвался с места, кинулся к дверям и стал громко звать подмогу. В городской тюрьме в ней недостатка не было, как-никак тут же располагались и казармы городской стражи, но на сей раз — как, впрочем, всегда, когда в них действительно нуждаются, охранники запоздали. Наклонившись вперед, пан Вышонец уставился на мой меч. Глаза его метались туда-сюда, словно он не мог решить, на чем задержать взгляд.

— Что это?

Ответить я не успела. В коридоре прогрохотали шаги, ворвалась-таки пара стражников — судя по внешнему растрепанному виду, действительно отдыхавших в казарме до начала смены.

— Что происходит?

Взмахом руки королевский дознаватель заставил их замолчать.

— Что это? — повторил он специально для меня.

— Мой меч. И я клянусь…

— Я изучал историю оружия. Состояние здоровья не позволяло мне самому браться за мечи, но читать фолианты и рассматривать старинные клинки в открытой для посетителей королевской резиденции не возбранялось. Это очень редкий тип меча. Посмотрите вот на это, — он ткнул в навершие с пятью зубцами. — Таких мечей существует всего несколько, и они очень дороги, настолько, что четыре из сохранившейся дюжины находятся в королевской сокровищнице. Откуда у вас этот?

— От моего предка. Сто двадцать лет назад после Липсненской битвы тогдашний король Людмил Второй Длинноногий наградил прапрадеда этим мечом, ибо Лешек Брыль сломал свой клинок в бою, защищая короля. С того дня…

— Достаточно! — пан Вышонец покачал головой. — Я читал об этом в старых хрониках. Что ж, панна Брыльская, я приму ваше свидетельство. Сколько вам нужно времени?

Из здания городской ратуши я вышла на негнущихся ногах. Коршун опять поддержал меня под локоть на крутых ступенях.

— Куда теперь? — поинтересовался он.

Я покачала головой. Королевский дознаватель дал на поиски всего трое суток, начиная с сегодняшнего дня, а я чувствовала, что время работает против нас. В любой момент наши враги могли заинтересоваться, почему возникла задержка.

— Тогда предлагаю варианты, — рыцарь-истребитель стал загибать пальцы. — Монастырь и особенно тамошний собор и его служки. Заодно можно проверить монастырскую гостиницу…

— А это еще зачем?

— Посмотреть списки постояльцев. Будет очень интересно узнать, что наш брат Домагощ какое-то время тут жил, не выдавая себя.

Я глянула на небо. Позавтракать нормально не успела, так что через пару часов захочу есть. А в трапезной монастыря любой гость мог рассчитывать на миску вареных бобов, пару-тройку крутых яиц, хлеб и сколько угодно разбавленного водой вина.

— Монастырь.

Как всегда ворота монастыря были распахнуты настежь — к Богине-Матери в любое время мог прийти любой желающий, и Ее служительницы не имели права отказать тому, кто нуждается в помощи и утешении. Ведь и родная мать не прогонит свое дитя, с плачем прибежавшее к ней пожаловаться на разбитую коленку. Обычно за порогом монастыря меня охватывало странное чувство — спешка словно оставалась за порогом, хотелось просто остановиться и смотреть по сторонам, не думая ни о чем, но сегодня все было иначе — посторонние мысли так и теснились в голове, мешая сосредоточиться на божественном. Ворота были распахнуты. Привратница особо не следила за тем, кто выходит и входит. Она ничего не могла видеть, ничего не знала…

Широкая аллея вела к собору. Справа и слева раскинулись сад и огороды, где трудились монахини, высевая овощи для собственных нужд. Десятка два женщин и девушек настолько увлеклись работой, что не заметили нашего присутствия.

Двери самого собора тоже были распахнуты настежь, но служба не шла. Только несколько служек суетились в темной прохладе, прибирая и готовясь к вечернему молебну. Только тут наше присутствие обнаружили.

— Чего вам? — не слишком любезно поинтересовалась согбенная женщина, тащившая к выходу ведро с водой. — Служба начнется только через два часа.

— Мы знаем.

— Если вы к матери настоятельнице, то…

— Нет-нет, мы к вам!

Служка так удивилась, что едва не выронила ведро, распрямляясь. На вид ей было лет пятьдесят, из-под платка виднелось сморщенное, какое-то мышиное личико. К Богине приходят по-разному, а эта женщина, наверное, ушла в монастырь из-за того, что при такой внешности не сумела найти себе супруга.

— Ко мне, — растерялась она. — Но… но вы же… этот… как его…

— «Ястреб», — лицо моего спутника ожесточилось, — и что с того? Разве уже принят закон, согласно которому члены моего ордена не имеют права переступать порог храма? Нам что, уже отказывают даже в этом праве? Я просто сопровождаю панну Брыльскую.